Березовские эстонцы по мере сил сохраняют свои национальные традиции, язык, кухню и культуру. Каждый год они шумно и ярко празднуют Янов день. Но сто лет жизни в Сибири не могли пройти бесследно и совсем не изменить жизни эстонцев. Традиционные праздники уже не такие традиционные, Янов день теперь не только для эстонцев, национальные блюда в каждой семье готовят по-своему, а язык уже не так близок к современному эстонскому и чужд молодежи. Есть ли связь между современной Эстонией и Березовкой? Как видят местные жители свою историческую родину и чувствуют ли связь с ней? В поиске ответов на эти вопросы мы отправились в семьи, которые когда-то жили в Эстонии или до сих пор поддерживают отношения с уехавшими родственниками.

Александр и Эндла Флорен родились в Березовке. Они так называемые «чистые эстонцы» — так в Березовке называют тех, у кого оба родителя были эстонцами и не вступали в брак с людьми другой национальности. В семидесятых годах они оба уехали жить в Эстонию, но пробыли там всего два года, потому что ребенок не выдержал влажного климата и заболел. В семидесятых многие покидали Березовку и возвращались на родину своих предков, но, как поговаривают местные, вовсе не из-за тяги к корням и к родной земле: тогда в колхозе был чересчур строгий начальник, от которого все и разбежались.

— У меня получка в колхозе была 9 рублей, — рассказывает Александр. — А уехать было несложно: погрузили все вещи в контейнеры да поехали. Это сейчас надо паспорт, визу, отпечатки пальцев сдавать...

Впечатления об Эстонии у Александра и Эндлы абсолютно противоположные, так что они не могут говорить об этом, не вступая в словесную перепалку.

— У меня там все было отлично, — говорит Александр. — Дом двухэтажный давали, гараж под землей. Я вообще перед отъездом работал до последней минуты: вечером на поезд, а я только в обед машину сдал. Водителем работал. Министром не был, но министра возил, — смеется Александр.

— У тебя-то хорошо, на работе с утра до вечера, — не удерживается Эндла. — А я сидела весь день с детьми, света белого не видела. И вообще, климат там ужасный: у меня ребенок сильно болел и чуть не умер.

Но в одном супруги солидарны — выращивать картофель в Эстонии крайне трудно.

— Понимаешь, там из земли камни растут! — неожиданно заявляет Александр.

Оказывается, что из-за дождливого климата и особенностей почвы камни постоянно поднимаются на поверхность. Поэтому перед тем, как сажать картофель, нужно вывезти с поля все эти булыжники.

— Они размером где-то с яйцо, — говорит Эндла.

— Какое там яйцо! С кулак! — возражает Александр, потрясывая кулаком в воздухе.

— Мы как-то разговаривали по телефону, а она мне: «Мы в Европе сейчас живем!» Любят же некоторые говорить: «Ой, Париж!». Вот так и они сейчас со своей Европой. Знаю я вашу Европу.

Родственники Лавизы Пукк уехали в Эстонию в семидесятых годах и решили не возвращаться. По путевке от колхоза «Искра» она приезжала к ним в гости на две недели, но это было больше двадцати лет назад. Поэтому она не знает, как там живется сейчас. Иногда они созваниваются, но звонки в Эстонию — дорогое удовольствие, поэтому порой удается сказать только «Здравствуй» и «До свидания».

— Там красиво и очень культурно. В деревне даже бумага нигде не валяется. А народ, я бы не сказала, что блещет. Да и коренные эстонцы там не любят русских и эстонцев из Сибири. У моей приятельницы там однажды сено подожгли за то, что она отсюда.

Сейчас ее главная связь с Эстонией — это посылки родным. Она отправляет им шишки, а они ей в ответ календари и эстонские конфеты. Календари можно найти практически в каждом доме, где есть заграничные родственники. В них праздники располагаются так, как принято праздновать в Эстонии.

— Пятнадцатый год был лучше, там такие усадьбы! — восклицает Лавиза, раскладывая свои календари на кухонном столе.

Лавиза говорит по-эстонски, но признается, что ее язык уже далек от нынешнего эстонского, и ненароком в речи проскальзывают русские слова.

— «Эма келе бэр», — что мать скажет тебе. Это день матери, — произносит Лавиза, перелистывая календарь. — «Каду нэля бэр». Вот что это такое? Это, кажется, что-то насчет усопших. Или утрата. «Лина бэр». А это, кажется, когда на кладбище ходим. А нет, это Троица. Сижу, вот, эстонка, а не понимаю, — смеется Лавиза. — Мне уже давно родственники обещали прислать словарь, но так и не прислали.

В семье Людмилы Богенс связь с эстонскими родственниками существовала, пока была жива ее бабушка. Когда ее не стало, общение прекратилось. Сейчас об Эстонии Людмиле напоминает лишь пара вещей: пивная кружка, которую она купила там, и фотография прабабушки, сделанная перед отъездом в Сибирь.

— Тут на кружке по-эстонски написано: «Пей быстрей, будешь веселей». Я сначала и не знала, что эта надпись означает. Подумала: куплю, а там переведу.

В Эстонию Людмила ездила на пять дней в составе делегации российских эстонцев. Эта страна для нее многим похожа на Томскую область: небольшая по размеру, схожая природа.

— Вот только там не любят русских. Сибирских эстонцев тоже не любят. У них для таких как мы есть особенное слово, только я его не знаю.

Настоящий эстонец, по мнению Людмилы, всегда аккуратен и сдержан.

— Настоящие эстонцы — это братья Ласманы, что в конце деревни живут. Мы их называем «кулаками». Они холостые, живут вместе, и все у них упорядоченно, все делается вовремя. А картошку они, знаете, как сажают? Они сначала выдернут ботву, все приберут, сложат в кучки и только потом начинают пахать.

— Они, наверно, изучают жизнь эстонцев, которые не захотели вернуться назад, когда появилась возможность. Видимо, не могут понять, почему мы здесь остались. Они все время изучают, как мы тут живем. Точнее, выживаем. Так им кажется. Когда в Эстонии была выставка томского краеведческого музея, к нам подошли две пожилые эстонки. Мы предложили им познакомиться с жизнью в Сибири, а они нам: «Да какая это жизнь…». То есть, какая в Сибири может быть жизнь, если тут медведи по улицам ходят? Вообще, сейчас медведи действительно ходят. Но это после лесных пожаров, которые были этим летом, а так обычно тут не гуляют.