В семье Гутманов по-эстонски разговаривают даже с котом Кузей. Дедушка Вальтер похлопывает рукой по бедру: «Ипа, Кузя, ипа. Туля си».

«Ипа» означает прыгни, «туля си» — иди сюда. Кузя все понимает, ведь он вырос в настоящей эстонской семье, пусть даже это семья в Томской области.

Супруги Гутманы с иронией относятся к тому, что их деревню называют «эстонской», ведь во многих семьях, живущих здесь давно, по разным причинам уже потерялась традиция передачи языка. А именно знание эстонского, по их мнению, является главным критерием для определения своей принадлежности к этой национальности.

Розалия и Вальтер Гутманы одни из немногих жителей Березовки, которые продолжают говорить на эстонском больше, чем на русском. Но их использование языка стихийное: «Интересно, что когда в хозяйстве рассержусь — по-русски ругаюсь, — признается Розалия Гутман, — Матерюсь по-русски. По-эстонски получаются только одиночные слова, а по-русски целые предложения».

Дедушка и бабушка Розалии вместе с многими другими переселенцами уехали так далеко от родины ради земли.

— Мой дед приезжал сюда осмотреться, — рассказывает Розалия, — он был маленького роста, и очень удивился, увидев высоту здешней травы. Когда он вернулся обратно, то говорил семье: «Поедем в Сибирь, там трава выше меня!».

Муж Розалии тоже вырос в семье сибирских эстонцев. В его деревне Вамболы жил всего один русский мужик, да и тот говорил на «местном языке», а в Березовке на тот момент и вовсе не было русских жителей.

— Вот, например, мы говорим ведро — «амбер», а там «панк», — вспоминает Вальтер, — Электрическая лампа у них «пирн», а мы говорим «ламп». Лодка «паад», а у нас тут тоже «лодка». У нас половина на русский лад».

Раньше в таких деревнях как Березовка и Вамболы система образования была адаптирована для обучения местных «иностранцев». В первом классе учеников встречал учитель эстонец, вместе с ним они начинали изучать русский язык, в последующих классах им преподавали уже на русском. И хотя Розалия и Вальтер знали русский, через первый «эстонский класс» до его закрытия успели пройти и их собственные дети.

Детей в семье Гутманов трое, Розалия рассказывает, что со всеми они говорят на родном языке: «Мы по-русски между собой не говорим. Сейчас у меня дочка Лиля живет в Первомайске, она чисто по-эстонски говорит. И с сыном Виктором разговаривали по телефону сегодня тоже на эстонском языке. Хотя он русский, сын и дочь у него русские, жена русская, но эстонский он не забывает, говорит «я люблю свой язык»».

Волли, самый старший сын Вальтера и Розалии, живет в Эстонии. Скоро ему будет 59 лет, а уехал он больше тридцати лет назад.

У Волли две дочери. Бабушка и дедушка видели их всего один раз, когда девочки были ещё маленькими. Розалия переживает, из-за того, что внучки не знают русского, потому что считает, что это помогло бы им в будущем найти хорошую работу.

— Ведь они же отсюда уехали говорили по-русски чисто, не отличить что они эстонцы — говорит Розалия о сыне и его жене, — А теперь Волли по-русски говорит с акцентом. Другой раз мы с ним разговариваем по-эстонски, там же много слов не таких как у нас, я ему говорю: «Волли, переведи», он мне на русский и переводит».

Каждый год старший сын Волли присылает родителям эстонский календарь, но читают Розалия и Вальтер с трудом. По этой причине они отдали односельчанам свою семейную реликвию — старинный молитвенник. Гутманам просто не удается прочесть молитвы набранные готическим шрифтом.

«Не знаю, не знаю, не знаю, чем дышит душа моя» — поется в единственной эстонской песне, которую помнит Вальтер Гутман.

— Не русские мы и не эстонцы — заключила Розалия. — Я не знаю, вот перепись если, к какой нации мы относимся?

В первый день экспедиции мы оказались на дискотеке в местном доме культуры. Тогда со сцены звучали ретро-композиции СССР, хотя в этом ДК вспоминают не только советское прошлое, но и эстонское.

Богенс Людмила Карловна — директор дома культуры. Её муж эстонец, её работа связана с национальной культурой этого народа, её отец и бабушка были эстонцами, но себя Людмила Карловна называет русской.

В Березовку Людмила Карловна попала в третьем классе. Она родилась в соседней деревне Медодат, которая также была основана переселенцами из Эстонии. Учиться в школе в Медодате можно было только до четвертого класса. Когда Людмила Карловна пошла в первый класс — учеников было двое, включая её. Во втором классе она осталась одна, а когда пришло время переходить в третий — школу закрыли.

В третьем классе она начала жить в Березовке в школе-интернате и приезжала домой только на выходные. «Неделю мы жили в интернате, в субботу ехали домой. Я как вспомню такие огромные сани тракторные на которых нас везли 12 километров, — рассказывает Людмила Карловна, — вообще это конечно страшно. Ну это же 70-е, дороги не было. Мы приезжали в субботу вечером домой, ночь переночевали и обратно. Ну сколько мы могли общаться?». Именно в этот момент Людмила Карловна оторвалась от семьи потеряла связь с эстонским языком и культурой, к которой позже вернулась.

Отец и бабушка Людмилы говорили на эстонском языке, но мама была русской, поэтому, когда бабушка умерла и в доме стала звучать только русская речь.

«Бабушка умерла в 64 года, когда я была ещё ребенком, — вспоминает Людмила, — Она песни пела, очень много читала и на эстонском. Вечером встанет над столом чтобы спина не устала читает в очках на кухне».

Вообще же здесь раньше школа была на эстонском языке до 1937 года. У нас-то в Медодате такого не было. А потом и тут запретили на эстонском учить. Репрессировали учителей эстонских и всё, на русском».

Дочери Людмилы Богенс пытались изучать эстонский язык с родной бабушкой (матерью отца), когда учились в пятом классе, но образование закончилось на уровне нескольких слов. Людмила Карловна не знает, почему девочки перестали учить язык вместе с бабушкой, как и не знает есть ли смысл изучения того эстонского, на котором говорят в Березовке.

Её коллега по работе ездила лечить ребенка в Эстонию вместе со своим свекром, эстонцем по национальности.

— И вот её свекр в магазине на нашем эстонском что-то спрашивал, а продавец ей говорит: «Вы скажите ему, пусть он лучше на русском спрашивает». То есть их больше смущал, наверное, этот язык уже старый» — считает Людмила.

Людмила Карловна говорит, что считает себя русской, но тут же добавляет, что иногда ощущаются и эстонские «корни».

— Мне очень интересно, когда мы ищем какой-то материал для работы. Мне близки эти песни, танцы. Если увижу какую-то информацию об Эстонии, я всегда смотрю.

На родину отца она ездила лишь один раз, но до сих пор вспоминает теплый прием и те чувства, которые там испытала:

Дом Эрмине Карловны Сытик стоит прямо на въезде в деревню. Когда его ремонтировали в последний раз, хозяйка заказала деревянные наличники с узором, который здесь называют эстонским. При этом внутри большой семьи эстонкой себя по-прежнему считает только Эрмине.

Её родители родились и выросли в российской Березовке, но несмотря на это смогли воспитать дочь, которая русской себя не считает. В семье все говорили на родном языке, во время застолий пели эстонские песни, подхватывая куплеты друг за другом.

— Родители учили нас эстонскому, для них было важно чтобы мы знали свой язык. Нам нужно было тоже своих детей научить говорить по-эстонски, но как я научу? Муж у меня русский, свекровка русская и свёкр русский. — рассказывает Эрмине, — Мы раньше жили вместе, мне не с кем было разговаривать на родном языке.

Сейчас Эрмине Карловне 66 лет, у неё пятеро детей и никто из них не говорит по-эстонски.

— Моя дочь Маринка и сын Вася ходили на уроки эстонского языка, но не знают его. Вася от меня запомнил кое-какие слова. Я ему вечером, например, говорю: «Вася коду дулэ» (Вася, иди домой), а он отвечает: «дулен дулен коду коду»(иду иду домой домой)».

Желания уехать на историческую родину у детей Эрмине Карловны не появлялось, они считают, что там их не примут.

— Там нужно знать эстонский язык, даже с тобой разговаривать не будут, если ты его не знаешь. — рассказывает она, — Вот мы ездили по туристической путевке, экскурсоводом была эстонка и ей понравилось, что мы разговаривали с ней на эстонском языке. В магазине видят, что русский и не хотят с тобой разговаривать, а спросишь на эстонском — подадут тебе, ты ответишь «эт те» (спасибо) тогда с тобой уже веселее разговаривают.

Сейчас Эрмине Карловна разговаривает по-эстонски только с сестрой и соседкой, но определяет себя совершенно точно.

На стенде в кабинете истории висит список школьников ответственных за разные направления: кто-то записан в спортивные руководители, кто-то отвечает за культуру. Всего таких ответственных восемь человек и скорее всего это все ученики класса.

Сейчас в маленькой березовской школе нет факультатива для изучения эстонского языка, да и в семьях дети не проявляют большого интереса к возможности выучить хотя бы пару слов на эстонском.

В Березовке осталось не так много семейных пар, в которых муж и жена были бы эстонцами, многие, как Эрмине Карловна, не могут передать языковую традицию дальше.